© 2005. Театральный художник Глеб Фильштинский

«Белый вертолет»

Новый Рижский театр (Jaunais Rīgas Teātris, Латвия, Рига)

Премьера состоялась 22.11.2019
Постановка - Алвис Херманис

 Фотографии Янис Дейнатс

    В Новом Рижском театре состоялась премьера спектакля в постановке Алвиса Херманиса «Белый вертолет». С Михаилом Барышниковым в роли отрекшегося шесть лет назад от престола папы Римского Бенедикта XVI. На первых показах побывали, что скрывать, избранные счастливчики — спрос в данном случае раз в сто превысил предложение. Некоторые из тех, кто мечтает попасть на этот удивительный и совершенно новый если не по форме, то по содержанию точно, спектакль, попросили меня написать с «эффектом присутствия». Я попробую. Но перед этим у меня одна просьба...

    Это не столь эмоциональная работа, как предыдущая, четырехлетней давности совместная постановка Херманиса с великим танцовщиком — «Бродский/Барышников». Но по содержанию чрезвычайно глубокая. И она волнует подспудно. И

    я убежден, что по этой работе можно написать чуть ли не диссертацию опытному теологу или культурологу. Но для этого необходимо одно условие — надо все же несколько абстрагироваться от личности Барышникова.

    Если только это, конечно, возможно. И вот если вы это сумеете сделать, тогда без особых проблем погрузитесь в собственно представленный весьма насыщенный и вот уж точно исторический материал (для Херманиса как драматурга эта пьеса, кстати, является и полноценным дебютом).

    Думаю, мне лично это удалось. На сей раз это был тот случай, когда весь этот ажиотаж с билетами зачастую только отвлекал и, если угодно, нервировал. Ну что за манера — купить билет только для того, чтобы лицезреть знаменитость и потом хвастать этим? А ведь такое есть: некоторые, кто приобрел билеты, это дело даже собираются крепко отметить — для начала в кафе театра. «Мы были на Барышникове!»

    Михаил Николаевич на своей родине уже раз в двадцатый за последние 22 года. Его первое явление в Риге, где он появился на свете 71 год назад, было настолько экстраординарным событием, что когда в октябре 1997 года он вышел на сцену Латвийской Национальной оперы, на которой некогда начинал свою феноменальную карьеру, в зале даже не раздались аплодисменты. Потому что никто не мог поверить чуду — Миша с нами, вот он. Михаил Николаевич потом приезжал к нам и с балетами Матса Экка, и с подачи покойного Жагарса играл в «Письме человеку» Боба Уилсона, и всегда это был некий транс.

    Понятное дело: один тот факт, что перед вами выступает именно он, Барышников, постоянно отвлекал многих от самой сути постановки.

    Мне кажется, именно поэтому во время премьеры «Бродский/Барышников» Алвис Херманис делал такое достаточно длинное вступление, когда в темноте появлялся свет, медленно открывалась дверь, появлялась тень Барышникова, которая проходила под музыку через построенную террасу ближе к авансцене... Завороженная публика практически не дышала, понемногу привыкая к чуду. Я смотрел эту постановку три раза — и знаете, наконец-то привык. Абсолютно. И слава Господу? А если, как говорил Козьма Прутков, смотреть в корень? Херманис и Барышников это сейчас и предлагают.

    Первое что видит зритель, пришедший в зал Нового рижского театра — действительно роскошный занавес, на котором изображена великолепная и загадочная картина, явно старинная. Как потом я выяснил, это фреска эпохи итальянского Ренессанса кисти Лука Синьорелли из Содома (1439 год). Под приглушенно звучащую из-за кулис духовную музыку зрители изучают сюжет. На поклон к бородатому мужчине (Папа Римский того времени?) стоит очередь монахов, одетых в абсолютно одинаковую одежду, но вот взгляды у них у всех разные — у кого-то хитроватый, у кого-то несколько блаженный, у того, кто посередине — воистину духовный.

    Боюсь ошибиться, но поверим на слово известному критику и теологу, бывшему со мной на спектакле — возможно, это что-то из времен Франциска Ассизского. Кто такой? Ну что ж, заглянем в Википедию (и здесь тот, кто уже посмотрел спектакль, явно посмеется, но...). «Католический святой, учредитель названного его именем нищенствующего ордена — ордена францисканцев (1209). Знаменует собой перелом в истории аскетического идеала, а потому и новую эпоху в истории западного монашества».

    Гаснет свет, и занавес медленно открывается — слева направо, представляя перед нами пространство, в котором постепенно становятся видны секретер, постель, стол с телевизором, книжный шкаф.

    Сценография (равно как и костюмы) Кристине Юрьяне, и тут, что касается Нового Рижского театра, у меня уже есть одно клише — «в такой бы сценографии я бы пожил».

    С одной стороны весьма аскетичное, но просторное, с высокими потолками помещение, изображающее апартаменты Папы Римского в Ватикане. В центре сцены спиной к залу — невысокий мужчина в белоснежной пижаме. Ясно, что Барышников в роли Папы Бенедикта. В луче света, который снисходит из небольшого отверстия в потолке, он делает странные движения. И так — минуты две.

    Эти движения — не хореография. Это именно движения, которые временами становятся судорожными, до дрожи во всем теле исполнителя. Если же все же о Барышникове (а не о Папе покамест), то вспоминаются слова Михаила Николаевича, сказанные им в интервью в 1997-го журналу «Ригас лайкс» про то, что вот он, Барышников, некогда был маленьким тараканом, который вдруг превратился в принца, но со временем опять возвращается к исконному тараканьему состоянию. Вот что-то в этом странном «танце» тараканье было...

    Впрочем, мы отвлеклись. Сразу после этого — темнота. И через несколько минут — колокольный звон на площади Ватикана, свет и просыпающийся в предпоследний день перед своей отставкой Папа Римский. И

    что это было перед этим — страшный сон или молитва и страх Божий (говорят, там еще и страшный Суд)? Пока вы думаете над этим вопросом, Папа медленно встает и кряхтя идет к велосипеду-тренажеру.

    Раскручивает левую педаль тренажера, наконец-то взбирается на него, немного «поездил» и медленно с него слезает, так и не продолжив спортивную процедуру. Открывается дверь, и входит в монашеском сестра Табиана, помощница Папы и заведующая по хозяйству.

    Здесь позволю себе второе клише, касаемое театра Херманиса, но оно воистину очаровательное. Я это называю «паноптикумом Алвиса Херманиса» — например, то, что сестра Табиана в уже привычно отличном исполнении Гуны Зарини семенит ножками, она подслеповата, она приветствует Папу с новым днем и начинает его наряжать в мантию, надевать красные туфельки и т.д. Смешно и трогательно.

    И начинается неспешная и тихая беседа. Папа говорит, что сегодня воскресенье, ныне это считается завершающим днем недели, а ведь когда Всевышний создавал мир, воскресенье было днем первым. «Воскресенье», — говорит Папа. Или все же «Воскресение»?

    Здесь важно то обстоятельство, что практически весь зал слушал спектакль в наушниках, поскольку артисты говорят на английском, немецком, итальянском, латинском и немного польском языках.

    Перевод на русский в наушниках отлично ведет литератор Сергей Тимофеев, на латышский — артисты Гундар Аболиньш и Вилис Даудзиньш. Но слышны и все интонации Барышникова. И это его отчетливое, как быстрый выстрел, фраза: «Уик… энд!» «Энд», «конец» звучит в образовавшейся атмосфере эффектно и что-то немного трансцедентальное в этом было. Затем атмосфера разрядилась, и пошел спектакль, а с ним и последний день недели, последний день престола, от которого папа Римский отказался впервые за 600 лет.

    Заходит секретарь Папы Георг в исполнении Каспара Знотиньша. Они смотрят телевизор, немецкий канал. Беседуют. Звучит, среди прочего, фраза: «Вы стали короче, Папа» - и тут вдумчивый зритель начинает немного теряться, размышляя, стоит ли что-то за этой фразой? Или нет? Короче, в каком смысле?

    Между Папой и секретарем идет разговор об отставке, о которой в Ватикане, судя по всему, еще никто не знает (Херманис рассказывал, что, по его сведениям, когда Папа тихо заявил кардиналам о своем отречении, многие из них поначалу даже не поняли, что он сказал).

    И одна из двух главных целей пьесы Херманиса — явно поразмышлять, почему же Бенедикт ушел?

    Его пьеса «Белый вертолет» — хорошее журналистское и историческое исследование, облаченное в театральную форму.

    «Ватиканская кухня» — это, кажется, покруче «тайн мадридского двора», в которые именно Херманис постарался проникнуть. Он награжден высшим орденом Италии (много ставил там, в том числе в миланской «Ла Скала»), вхож там в светское общество, так что, говоря брутальным журналистским языком, явно, хитрец, что-то «нарыл». Уж не говоря о том, что прочитал множество документов, связанных с жизнью Йозефа Ратцингера (впоследствии ставшего Папой Бенедиктом), равно как интервью и две биографические книги.

    Здесь поначалу много бесед Папы и его секретаря, которые касаются музыки. Бенедикт любит Баха и Моцарта, и вот музыку последнего зря многие считают развлекательной и легкой, по его мнению. Как бы фразочки почти ни о чем. Например, вот уточнение о красных туфельках пастыря — это цвет крови мучеников за веру. Но из общего текста вылавливаешь весьма говорящие фразы. «Вы об этом потом пожалеете!» — темпераментно говорит секретарь, отговаривая Папу от его решения. И снова музыка, на сей раз Бах, и снова Папа в луче света и этот странный танец, то ли сон, то ли молитва старика, молящего о чем-то своем, сокровенном.

    А есть еще одна говорящая цитата. «Кому нужна истина, мой милый Георг», — отвечает в процессе неспешной беседы Папа Бенедикт. И невольно всплывает в сознании зрителя великое: «А что есть истина?»

    Но библейское изречение за тысячи лет настолько трансформировалось, что с Папой-отставником тут можно согласиться. Ну действительно, а кому вообще сегодня нужна истина? Историкам? Зрителям? Может, Всевышнему? Или Википедии, о которой говорится в этой пьесе — это самая исчерпывающая энциклопедия сегодня, пусть и не на бумаге писанная. Да вот и Папа на сцене ходит с ноутбуком, так что скажем почти поэтически — технологии и в теологии.

    И открывает сестра Табиана окна, выходящие на площадь Ватикана. И слышится странное жужжание. И влетает в окно белый вертолет. Игрушечный. Современному зрителю он отчетливо напоминает самый настоящий дрон, который пролетает по всем апартаментам Папы, он явно что-то может подсмотреть. А вот что это шесть лет назад напомнило секретарю — неизвестно, но он громко кричит с балкона: «Дети, перестаньте!» Или, может быть, имелось в виду «Дети мои?» Спешно входят два швейцарских гвардейца, носятся за вертолетом, ловят его руками. Когда поймали, извинились перед Папой за эксцесс.

    Одной из причин отставки Херманис явственно называет тот факт, что должность папы Римского в наши времена становится несколько шоуменской.

    «Если Папа сегодня собирает публику меньше миллиона зрителей, это уже не то»,

    — говорит Папа в пьесе. И с этим трудно не согласиться — элементы, прости Господи, некоего шоу мы видим в энергичном нынешнем Папе Франциске, который пришел на смену Бенедикту. Они были видны и у легендарного папы Иоанна Второго, руку которого на смертном одре держал Бенедикт. Но насколько массовость (в мире 1 миллиард и 200 миллионов католиков) мешает сути?

    В финале первого акта Папа надевает на себя торжественное облачение с мощным головным убором (как же он называется, надо посмотреть в «Википедию»). «Я не рок-звезда», — говорит Папа. В роскошном наряде он стоит в центре сцены, где уже несколько раз был наедине с собой и Всевышним в луче света из потолка. В зрителя, в каждого из нас смотрит безмолвный Папа, его очки блестят, он смотрит в центр зала... И занавес медленно закрывается — справа налево.

    Во втором отделении решение об отставке неотвратимо. Здесь беседы об Обаме и Путине. А также о прочитанном Бенедиктом Сартре («Как, вы читаете экзистенциалистов?») и о любимом Гессе.

    И тут Херманис явно продвигает вторую версию отставки, и она настолько творческая! Но все может быть... в это даже охотно верится, очень даже верится, как старому доброму католику.

    Дело в том, что Бенедикт очень книжный человек, и любовь к литературе у него, кажется, сродни любви Пушкина, сказавшего перед смертью «Прощайте, друзья!» (обратился рукой к книжным полкам). Здесь есть весьма интересный фрагмент беседы об «Игре в бисер» Гессе, герой которого в финале говорит, что «надо все начать с чистого листа». И тишина. И все суета. Все суета сует. Равно как суета и явное противостояние внутри Ватикана, как и во всем мире.

    Перед нами некогда «прогрессивист» Йозеф Ратцингер, который стал одним из самых старых Пап на престоле. И который, возможно, пришел к простому такому и «нежному» консерватизму.

    Консерватизм же прост, его даже Борис Гребенщиков воспевает — молитва и пост.

    Несомненно, здесь есть и автобиографические моменты Херманиса. Он тоже весьма книжный человек, и практически все его спектакли основаны прежде всего на первоклассной литературе. И после того как он реализовался как артист, режиссер, директор театра и его художественный руководитель, как сценограф, этот «многорукий Шива» реализует себя как драматург и преподаватель (впереди — спектакли Херманиса с молодыми артистами театра из его студии). Ну и молодец, чего там скрывать.

    Знаете, но я убежден, что не только у Херманиса и Папы Римского, но и у многих из нас есть сокровенная мечта — хотя бы на старости лет никуда не спешить, читать книги и думать о спасении души. Нет, ну серьезно — вы, например, когда последний раз читали литературу? То-то и оно. А Алвис не только режиссер театра, но и режиссер собственной судьбы. Он и в своем знаменитом «Дневнике» уже писал, что семья, например, главнее театра. И мне кажется, он морально уже готов расстаться с театром (впрочем, это мои отчаянные предположения).

    Это был бы не спектакль Херманиса, если бы здесь не было юмора.

    Показательна сцена, когда сестра Табиана говорит, что пилигримы принесли Папе подарки — огромное шоколадное яйцо, бочку пива и... самую маленькую в мире Библию, аж в книгу рекордов Гиннеса попавшую. И Папа тихо говорит, что яйцо пусть детям отдадут, пиво — швейцарским гвардейцам, а вот Библию пусть принесут, «это может быть интересно». И семенящая полуслепая Табиана вкатывает столик, на котором микроскоп. И кладут туда Библию, и рассматривают ее, и роняет сестра малюсенькую Библию случайно на пол, и ищет ее, ищет... Можно было бы порассуждать о прямой метафоре, но боюсь, что вот как раз этот случай и документален.

    Да, два бокала пива Папа все же попросит принести. Веселая сцена — Папа с секретарем дегустируют пивко. Кстати, о Барышникове — он тоже любит пиво, представляете?

    Откуда все же источник информации? А вот тут в «Белом вертолете» есть другие две показательные сцены. Первая — когда секретарь Георг вдруг говорит не по-английски (английский Табиана вроде не понимала), что будущий Папа Франциск (он уже нынешний, из Аргентины) был вторым после Бенедикта во время избрания после смерти Иоанна Павла Второго. И Табиана внимательно прислушивается... А есть и другая сцена — сестра приносит аппарат, который уничтожает документы. Вкладывает страницы, которые исписаны Папой карандашом (всегда писал карандашом, ведь в отличие от чернил, тогда можно стереть). И подающий бумаги секретарь вглядывается в них, пытается спрятать, сестра выхватывает их у него — ну что сказать, получается очень даже смешно.

    «Я верю только Табиане!» — одна из ключевых фраз почти уже финала, когда исход из Ватикана предрешен окончательно. И тут, мне кажется, вторая главная идея спектакля — о Вере.

    Неспешная беседа секретаря с папой. «Что вы делаете, когда вы один?» — «Я никогда не бываю один, со мной всегда Он, я с ним веду беседу».

    Наверное, документальная фраза, наверное, из какого-то интервью, которая может быть воспринята как просто фраза... Ведь давно известно, что все это «слова, слова, слова...» Но в данном случае хочется надеяться, что за этим все же стоит нечто большее, чем просто фраза. Это именно то, что выше слов, что между ними, что вне их. «Вы знаете, как выглядит Бог?» Папа в исполнении Барышникова тут почти ребенок и чуть растерян: «Не знаю, но...»

    Далее идет достаточно глубокий «разбор полета», который сразу понятен теологам и искренне верующим. Для остальных это... театр. «А что такое Бог? Надо посмотреть в Википедию», — говорит Папа с совершенно невозмутимым лицом. И тут уж сами решайте, где здесь юмор, а где серьезность. В общем, можете посмеяться. После спектакля я посмотрел на Википедии, что такое Бог. Конечно же, «у этого термина существуют и другие значения», но вообще-то это «название могущественного сверхъестественного Высшего Существа».

    Закончится все опять же странным «танцем» и... переодеванием Папы. Он снимет с себя мантию, аккуратно положит ее на постель. Снимет крест. Останется в белоснежной пижаме. В этот момент показалось, что сейчас Михаил Николаевич обнажит свое гениальное тело, как в «Бродском/Барышников», но обошлось.

    Он надел на себя серый костюм, серую шляпу и Папа стал... обыкновенным человеком. Он снял кольцо, оставил его на стуле и... тихо убыл.

    И вновь влетает игрушечный вертолет в открытое окно, он летает в апартаментах, только звук вертолета уже настоящий. Папа где-то неподалеку улетает по-настоящему, а сестра пытается поймать этот вертолет, бегая по помещению — трогательно до слез. И темнота. И — органная музыка. И аплодисменты, переходящие в овации, зал встает. И через какое-то время уходит.

    После спектакля шел с коллегой по улице Миера (улица Покойная, хотя в советские времена ее многие считали «улицей Мира»). «А это правда, что Бенедикт был в гитлер-югенде?» Я ответил: «Посмотри в Википедию». Посмеялись.

    Теперь это творческий квартал улицы Миера. Слева от нас был книжный магазин, в котором сейчас работает бывшая сотрудница кинофорума «Арсенал», справа — ответвление виде улицы Майзницас, где недавно открылась хорошая художественная галерея. Всегда есть выбор... в лучшую сторону. А можно и напрямую — иди и молись, коли истинно веруешь.

    И что еще добавить? То, что выбор на главную роль Барышникова в данном случае закономерен — не только в силу сенсационных причин, но и потому, что он похож на Ратцингера. Он так же тихо говорит. Он, конечно, артист, но без громких драматических эффектов, которым обучают в профессиональных театральных школах. И уж наверняка эти эффектов чурался Бенедикт.

    И еще. Наверное, если бы еще здравствующий 92-летний Йозеф Ратцингер увидел этот спектакль о самом себе, то, думаю, он бы ему скорее понравился, чем нет. Мне почему-то кажется, он бы слегка улыбнулся, как Барышников пару раз во время этих двух с половиной часов. Другое дело, что наверняка он этот спектакль не посмотрит никогда. Потому что читает любимые книги. Возможно, действительно сам пишет, если здоровье позволяет. И, наверное, все-таки он молится — возможно, не только за себя, но и за всех нас.

    Да будет так! Аминь.

    Источник